Главная » 2015 » Март » 19 » Юлий Ким: "Власть в России не боится никого. Как во времена Сталина"
15:28
Юлий Ким: "Власть в России не боится никого. Как во времена Сталина"
Выступая против агрессивной политики Путина, известный советский поэт, бард, драматург написал стихотворение «Война России с Украиной…»
Российский поэт, бард и участник диссидентского движения в СССР Юлий Ким начал сражаться против политики Путина еще два года назад. Его стихи, адресованные президенту России, сразу уходили в народ. Такая же судьба постигла его новое произведение — стих «Война России с Украиной…», презентованный поэтом в Москве. Юлий Черсанович, автор песен более чем к 50 популярным советским картинам, признается, что последнее время его все чаще посещают мысли о том, что он вернулся во времена Советского Союза 60-х годов, где господствовали ложь и пропаганда.
— «Ему один остался подвиг, который честь его спасет. Пусть завтра съест дежурный полдник, а после — встанет и уйдет», — это написали вы, обращаясь к Владимиру Путину. Когда президент России исчез, подумалось, может, он последовал вашему совету?
— Знаете, как только появились слухи о том, что наш президент исчез, заболел или еще что поужасней, я сразу так и подумал: вдруг до него дошло мое послание?! О, если бы все было так, то это многое бы решило не только для наших стран, но и для самого Путина. Кстати, надо сказать, что я ему это советую уже второй год подряд. Моя первая самая безобидная песенка заканчивается словами: «Доставай-ка, Путин, свой любимый скутер и валяй обратно в Питер. Отдыхай». Это было за год до Крыма и Донбасса, так что мой совет был тогда еще очень дружелюбным.
— Не тогда ли вы назвали Путина охламоном?
— Совершенно верно. Но это не я. Если внимательно вчитаться в текст той песенки, становится очевидно, что это был внутренний голос самого президента. Можно сказать, таким образом я себя обезопасил. И когда по ходу стиха Путин задается вопросом: «Кто ты есть, чтоб так меня позорить на весь свет?», внутренний голос ему отвечает: «Я остаток твоей совести».
— Что же два года назад послужило причиной вашего недовольства президентом?
— Причины наслаивались одна на другую. В первую очередь, конечно, было «болотное дело», расправа с оппозицией и эти омерзительные «басманные суды». Это абсолютно советское судопроизводство, которое самым кровавым и безумным образом применялось при Сталине, а в более смягченном варианте при Хрущеве, Брежневе и Андропове. Теперь вот опять возобновилось, потому что ни при Горбачеве, ни при Ельцине я не помню такого количества случаев наглого правоприменения.
— С вами случилось дежавю?
— Причем абсолютно во всем. Вспоминаю время от времени песенки 40-летней давности, оказывается, они звучат очень современно. В 1968 году состоялся процесс над семью смельчаками, которые вышли на Красную площадь протестовать против ввода советских войск в Чехословакию. Тогда я сочинил «Адвокатский вальс», вторая строфа которого звучит: «Судье заодно с прокурором плевать на детальный разбор. Им лишь бы прикрыть разговором готовый уже приговор…» Один в один сейчас они подходят к любому из политических судов. Власть по-прежнему не желает никакого инакомыслия. И не боится никого, как во времена Сталина. Он давил людей даже тогда, когда они и не помышляли об альтернативном мнении.
— Тем не менее многие представители русской интеллигенции говорят, что первые годы правления Владимира Путина были достаточно комфортными.
— Да, он не был самодержавцем и самодуром! Мы возлагали на Путина даже какие-то надежды. Его решительный стиль правления вызывал даже уважение в либеральных кругах. Мне кажется, откат пошел с того момента, когда он посадил за решетку Михаила Ходорковского. С тех пор авторитет Путина сильно зашатался. Потом его рейтинг сильно понизила трагедия с подводной лодкой «Курск». С другой стороны, он настолько выправил экономику, что начали регулярно индексироваться пенсии, и жизнь, что называется, стала веселее. Признаюсь, сейчас не готов анализировать все 15 лет правления Путина, но коррупция достигла ужасающих размеров. Чего только стоят разговоры о совершенно запредельном воровстве из бюджета во время строительства объектов к Олимпиаде в Сочи.
— И тем не менее 80 с лишним процентов россиян поддерживают политику президента.
— Несмотря на то что многие сомневаются в достоверности этой цифры, она достаточно высока. Даже если на самом деле это 60 процентов — все равно очень высокий рейтинг для действующего политика. Тут надо отдать должное гигантской пропагандистской машине. Она изо дня в день льет на мозги народа потоки лжи, в особенности связанные с войной в Украине.
— Вы ведь приезжали в Киев год назад, когда еще стоял Майдан.
— Я был в Киеве 1 марта. До сих пор у меня перед глазами картинка «остывающего» Майдана, на котором накануне произошли страшные события. Стояли баррикады, отовсюду «смотрели» фотографии героев Небесной сотни, кругом венки, цветы, свечи… Я провел на Майдане два часа и, признаюсь, был потрясен мужеством людей, которые стояли за свою свободу. У меня было запланировано пять концертов по всей Украине. 23 февраля я выступал в Донецке, а 27-го — в Луганске. Концерт в Сумах отменили, потому что там хоронили местного жителя, погибшего на Майдане. Ни в Луганске, ни в Донецке я не наблюдал бурных событий. Помню, в Донецке возле памятника Ленину стояли две палаточки. В одной — пикет коммунистов, в другой — демократических сил. Они совершенно мирно переговаривались между собой. Ни о каком «ДНР» и речи не было. Российских флагов я тоже не видел. А в Харькове, где состоялся мой концерт, мне рассказывали, как в город автобусами свозили агитаторов из Белгорода, Ростова, Воронежа и даже Вологды. Конечно, это все было организованно Россией. Они уже тогда начали готовиться к новому Крыму.
— Москва с размахом решила отметить годовщину присоединения полуострова к России.
— Я, как и многие образованные люди в России, прекрасно вижу, что произошло, но не понимаю цели Кремля. Крым, скорее, попал в ловушку, теперь не зная, как из нее выбраться. Мне кажется, даже для Кремля эта ситуация в высшей степени неудобная. И уж никак не связанная с желанием дальнейшего продвижения на восток Украины.
— Думаете, полномасштабной войны не будет?
— Я в этом убежден. Думаю, это все же неподъемно для России, несмотря на все ее воинственные крики. То, что сейчас происходит на Донбассе, я бы назвал среднемасштабной войной и, не дай Бог, чтобы мелькнула какая-то искра. Иначе порох обожжет и вас, и, конечно, Россию.
— Не кажется ли вам, что россияне начинают прозревать?
— Увы, я этого не заметил. Даже расстрел Бориса Немцова не пошатнул их веры. Дело сразу было покрыто таким туманом, что до сих пор каждая очередная версия противоречит предыдущей. Вот если действительно Владимир Владимирович послушается моего совета и в ближайшем будущем покинет свой пост, то я не исключаю, что на его место придут здравомыслящие люди, разожмут гайки, и следствие по делу Немцова прояснится.
— Вы всерьез полагаете, что Путин может самовольно покинуть пост?
— Не исключаю этого. Потому что экономическая ситуация, сложившаяся в стране, связана только с его правлением. Ведь санкции, введенные против нас Америкой и Европой, таки больно ударили. Экономисты предвидят, что их последствия народ почувствует на себе этой весной, а самый тяжелый удар придется на осень. Такое положение явно вызовет резкое недовольство в олихархических кругах, которые в настоящее время активно поддерживают Путина. Но, знаете, мы сейчас с вами беседуем, так сказать, опираясь на вершину айсберга. Основная его часть нам с вами недоступна. Кажется, еще Черчилль сказал: «Кремлевская жизнь похожа на борьбу бульдогов под ковром. И только когда из-под ковра показывается окровавленная пасть, мы можем догадаться, кто из них победил». Пока наружу никто не вылазит.
— Получается, вам пришлось пережить два периода жестких репрессий в России.
— А может, даже три. Будучи ребенком, я застал период сталинских репрессий. Они происходили при мне, хотя отчета в этом я себе не отдавал. Мы с сестрой росли без отца и матери десять лет. Потом мама вернулась из лагерей, а отца расстреляли в 1938 году. Маме запретили преподавать в школе, и мы года три, наверное, влачили совершенно нищенское существование. Правда, бесправие осознали уже во времена Хрущева. Но надо отдать должное, что при Никите Сергеевиче и особенно Леониде Брежневе репрессии, так сказать, были «вегетарианскими» по сравнению со сталинскими. Хотя несколько трагических смертей наших славных диссидентов все же остаются на совести тогдашних правителей.
— Вы ведь и сами проходили по оперативным сводкам КГБ.
— Тем не менее я не испытывал в связи с этим каких-нибудь серьезных лишений, кроме того, что после выхода «Адвокатского вальса» мне было запрещено преподавать в школе. Пришлось ее покинуть. Правда, я к тому времени уже разрывался между преподаванием и писательской деятельностью. Думал, пойду на вольные художественные хлеба в 1970 году, но с помощью власти это произошло на два года раньше. Так сказать, щуку бросили в реку до того, как она это спланировала.
— Долгое время, работая в театре и кино, вы вынуждены были подписываться Ю. Михайлов.
— Сотрудниками правоохранительных органов мне было сказано: «Против вашей работы в театре и кино у нас возражений нет». Ни о каком псевдониме речи не шло. Но его необходимость была естественной, потому что во всех досье КГБ Юлий Ким проходил как махровый антисоветчик. А вот о Ю. Михайлове не было известно ничего, кроме того, что он пишет хорошие тексты к фильмам и спектаклям. Пожалуй, самый неприятный период моих взаимоотношений с КГБ пришелся на конец 70-х. Отец моей супруги был известным правозащитником и диссидентом, сыном репрессированного командарма Ионы Якира. Мы вместе с тестем отстаивали права человека.
Помню, было время, когда за мной и моими друзьями установили слежку. Я пережил два обыска у себя в квартире, меня вызывали как свидетеля по нескольким политическим делам. На Большой Лубянке со мной даже вели профилактические беседы. Кстати, в 1970 году материалы, собранные на меня, были выделены в специальное судопроизводство. Но, глядя на мое дальнейшее поведение, ходу ему не дали. В 1969 году я, по сути, оставил легальную правозащитническую деятельность, начав работать с театрами и кино. Нелегально я все еще в ней присутствовал, а вот открыто своим именем документы уже не подписывал. Я перестал быть писателем-одиночкой и, отвечая за работу целого коллектива, не мог его подвести.
— У вас не было мысли покинуть страну?
— Никогда. Все самое близкое у меня в России и я не собирался с этим расставаться. Даже не испытывал большого страха, когда вызывали на допросы на Лубянку. Мне мало что могли предъявить. Я не был, как Солженицын или Сахаров, всемирно известным авторитетом, который бы очень раздражал Кремль. Лишь подписывал письма интеллигенции и, как все интеллигентные люди, обменивался самиздатом. И сейчас, несмотря на ситуацию, не хочу навсегда уезжать из России. Хотя время от времени покидаю Москву и перебираюсь в свое небольшое жилище в Израиле. Слава Богу, пока за свои высказывания ни меня, ни Шендеровича, Троицкого или Войновича никто не садит. За антикремлевские высказывания у нас не отправляют в тюрьму. Хотя, может быть, просто до этого не додумались. А ведь при Брежневе за это было две статьи — 70-я и 190-я.
— Ждать ли нам в ближайшем времени очередной ваш стих, адресованный президенту?
— Это уж как петух меня в голову клюнет. Достанет меня режим, что-нибудь сочиню. Думаю, долго ждать не придется, потому что будущее России слишком туманно и я, как многие мои друзья, смотрю на него без оптимизма.