|
|
Юлику Крелину, на прощание
Юлий Ким,
№19 за 2006 год (26.05.2006)
Юлику Крелину, на прощание
Хирург и писатель, он явил образец тихого мужества
жить: никого не обременял, сражался в одиночку, шутил до последнего мига
Юлий Ким
 |
Юлий Крелин в "МН":
Запрещено запрещать
Юлий Крелин в "МН": Куда
делись могучие египтяне
Юлий Крелин в "МН":
Добро не в моде
"Алло! Юлик? Это Юлик", - так мы с ним обычно перезванивались.
О писателе Крелине я узнал давно. Его первые литературные опыты сразу
всем бросились в глаза тогда еще, в 60-е годы: лаконичный язык,
динамичный диалог, острый глаз и абсолютное знание предмета. Доктор,
рассказывающий о буднях советской больницы безо всяких прикрас и какого
бы то ни было пафоса. Глубину бесхитростному рассказу придавала,
собственно, профессия рассказчика и его героев: хирургия. То есть
постоянное пребывание между жизнью и смертью. Постоянная
ответственность, высочайшая. Для хирурга, может быть, рутина. Для
писателя - литература.
Потом уже жизнь и общие знакомства свели нас с Крелиным довольно близко.
Он всю мою округу перелечил. Обследовал, оперировал, консультировал, в
том числе немало наших славных диссидентов, не боясь навлечь на себя
гнев начальства. А там и я загремел к нему со своим инфарктом. Он был
совершенно безотказен по части медицинской помощи. Даже если дело
касалось отдаленных знакомых его знакомых. Даже если это был случай, не
имеющий отношения к хирургии.
При этом сам он был оперирован многократно. Живого места не было на нем.
То аневризма, то почки. И вот опять аневризма. В Израиле посмотрели его
досье, сказали: это оперируется либо в Германии (в каком-то институте),
либо в США, в Хьюстоне, больше нигде.
Он говорил мне об этом накануне отъезда в Израиль, где как раз ждали его
хьюстонские хирурги для окончательного решения. "Вряд ли они пойдут на
операцию, - говорил он, - мой случай почти безнадежный. Да и возраст -
все-таки 77 лет, не хрен собачий. А аневризма моя в этот раз особенно
тяжелая. Дамоклов меч, в любую секунду ниточка может оборваться. Так
что, скорее всего, не станут они рисковать".
Это говорилось совершенно безмятежно, попыхивая трубкой с этим его
любимым вкуснейшим табаком. Да я вообще не помню его сколько-нибудь
"мятежным", раздраженным, гневным - не видел никогда. Печальным - да, но
и в печали был он светел. Кроме себя никого своими печалями не грузил.
Хотя после того, как пережил он свою жену, Лиду, бывало ему одиноко
чрезвычайно.
Ну вот. Попыхивая трубкой с любимейшим табаком, вышел он на воздух
покурить, присел в кресло - и не встал. Ниточка оборвалась. Смерть
праведника, как кто-то сказал. Отпала проблема для хьюстонских врачей.
Не стало Юлика, нашего доктора.
Все его последние книжки - только о любви. Прежние тоже о любви - но и о
дружбе, о медицине, об Израиле. А в конце - только о любви. Потому что
оказалось - самое главное. Любить и быть любимым, необходимое условие
существования души, а после Лиды - не хватало ему, так не хватало!
Призыв и нетерпеливая, юношеская жажда отклика звучат в порывистой,
взволнованной речи его семидесятилетного героя, ни грана его обычной
благожелательной безмятежности.
Впрочем, и в прежних книгах ее нет, все они в той или иной степени
исповедальны. Он непрерывно задает вопросы и перебирает варианты ответов
и не всегда выбирает один окончательный, а так, без ответа, и оставляет.
Потому что никогда на роль учителя не претендует, как и положено
художнику.
"Душа в заветной лире" надолго переживет его прах. Еще поминая Булата,
заметил я, как Пушкин в "Памятнике" отнесся и к нему, нашему великому
барду:
"...чувства добрые он лирой пробуждал...
... милость к падшим призывал..."
Это и к Юлику тоже: и к его книгам, и к его участию в Комиссии по
помилованию, вместе с Булатом.
Кто-то сравнил его с Чеховым: врач-литератор, гуманист, русский
интеллигент. Разница: Юлик был практикующим врачом до конца дней и легче
прощал людям их несоответствие идеалу.
Перефразируя Бродского - из любимых моих, навсегда ушедших, можно
составить город. Из неушедших - тоже. Однако первый город скоро будет
побольше второго, за счет которого он пополняется. И с каждым уходом
кого-то из нас все больше чувствуется значительность, обаяние и красота
нашего племени, Города Шестидесятников, и его нерасторжимая кровная
связь со всем нашим настоящим и будущим.
Алло, Юлик? Это Юлик.
23 мая 2006 г.
Юлий
Ким
на главную страницу
|
