|
|
На сцену вышел маленький человек с
большой гитарой
Геннадий Васильев
"Ну-ну", - сказала публика.
Человек произнес несколько слов, спел
несколько песен. Для публики перестали
существовать душный, без вентиляции, зал
и подло фонившая аппаратура. Остался
только он, человек с гитарой.
..."Ну, вот и все,
- сказал человек. - Спасибо вам!"
Публика распласталась у ног.
Кто его хорошо
знает, говорят, он не меняется. По
крайней мере, в главном: "Как Ким ты
был, так Ким остался!" Об этом - наш с
ним разговор.
- Юлий Черсанович,
недавно в одной из передач Российского
радио вы спели едва ли не весь свой
политический песенный репертуар
шестидесятых годов. Вы и сейчас по духу -
шестидесятник?
- Шестидесятник -
понятие историческое, очень широкое и
емкое и одними политическим песнями не
исчерпывается. Это и свойственный ему
образ мыслей, и эстетика, мироощущение -
словом, целый психо-этически-социальный
образ. Склонность слушать, сочинять и
распевать политические песни тоже
является частью портрета. Без
магнитофона и набора пленок Галича,
Окуджавы, Высоцкого шестидесятника
представить себе невозможно.
- Я сформулирую
вопрос более конкретно: вы и теперь
сочиняете политические песни?
- Как-то ко мне
пришел брать интервью один молодой
человек и спросил: "А вы пишете
социалочки?" Такой сленг...
По логике вещей,
я должен был бы ответить: "Да, и очень
охотно". Потому что, как выражался
Михаил Сергеевич, "время нам
подбрасывает и подбрасывает" сюжетов.
Но должен признаться: как это ни
парадоксально, в последнее время такая
охота у меня решительно пропала.
Последнюю свою такую песенку я сочинил в
девяносто первом году, причем до августа.
После августа - как отрезало. Хотя,
повторяю, сюжеты и портреты ходят просто
косяками, и политическое сознание
граждан, в том числе бардов, резко
активизировалось. Пишут про "что вы
делаете со страной", про катастрофы. А
мне что-то не хочется. Не потому, что я
такой благородный, просто не хочется, и
все. И этот феномен я для себя никак не
могу объяснить.
- Если можно,
расскажите немного о тех людях, с
которыми вы были близки в шестидесятые
годы.
- Недавно я
разразился сумбурной и потому в высшей
степени неудачной по форме, но искренней
и справедливой по содержанию статьей по
поводу публикации журнала "Столица".
Главный редактор журнала Андрей Мальгин
разговаривал с Егором Яковлевым о
шестидесятниках. Весь разговор у них
свелся к тому, что Мальгин наскакивал, а
Яковлев как-то вяло защищался. Первый
представлял как бы будущее поколение, а
второй - как бы наше. Мальгин говорил: "Вы,
шестидесятники, крутились все время
около власти, хотели ее как-то
реформировать. Бурлацкий, Лен
Карпинский, Евтушенко - они все время
были около властей предержащих,
стараясь их как-то облагородить, а в
результате объективно работали на их
имидж.. Так долго носились с Лениным,
обманывали народ "подлинным
социализмом"..." Я цитирую не
дословно, но логика рассуждений
примерно такая.
А что же Егор-то
Владимирович? А Егор Владимирович
говорит: "Вы нас не понимаете, мы жили
в такое время, это было очень непросто",
- и прочее. Что такое, думаю я? А где же
наши славные диссиденты? И вдруг тот же
Яковлев говорит: "Были, конечно,
отдельные люди, которые смели "выйти
на площадь", как семь человек в
августе шестьдесят восьмого года. Но это
- исключения, по ним нельзя составлять
портрет поколения..." Ничего себе,
ахнул я! Лен Карпинский, Егор Яковлев,
Федор Бурлацкий - далеко не самая
многочисленная и уж никак не самая
показательная часть славного "войска"
шестидесятников. Выводить за скобки
целый отряд диссидентов и громадное
море им сочувствовавших и помогавших -
все равно что судить о времени Пушкина,
опираясь только на Жуковского и
Сперанского. Забыв о декабристах и самом
Пушкине.
Все поколение
шестидесятников чрезвычайно переживало
нашу несвободу, сопротивлялось.
существовало множество так называемых
"кухонных обществ", они были и в
Москве, и у вас в Красноярске, и в море
других, крупных и некрупных, городов. В
них и "варилось" общественное
мнение и складывался тот образ мыслей,
который привел к появлению
демократического движения,
расставшегося с Лениным еще тогда, в
эпоху своего зарождения. В упомянутом
интервью Яковлев говорит прямо: "Я
разочаровался в Ленине в 85-ом году". Я
лично разочаровался в 69-ом. И не я один, и
не первый - можно вспомнить Солженицина
и других, прошедших школу лагерей.
Я был близок ко
многим таким компаниям, в которых бурно
кипела мысль и откуда вышли многие
значительные имена. Я близко знал Петра
Якира, Татьяну Великанову, не очень
близко - Андрея Дмитриевича Сахарова. С
Солженициным не был знаком. Но
Солженицин всегда держался как-то
отдельно от общего движения, хотя внес в
него свой неоценимый вклад.
Все это - дух,
мысли, веселье, песни - глубоко вошло в
мою душу и даже вылилось в целое
сочинение "Московские кухни",
которое я учинил в конце восьмидесятых
годов.
- Сегодня вы
поддерживаете отношения с теми людьми?
- Да, и со многими.
Имя Сергея Адамовича Ковалева вам,
надеюсь, о чем-то говорит?
Я не могу сказать,
что я активно участвую в деятельности
общества "Мемориал", но я знаю
многих, кто там работает. Сашу Даниеля,
через дорогу от меня живет Юрий
Айхенвальд - писатель, диссидент,
прошедший брежневские и еще даже
сталинские психушки. Бывший мой ученик
Слава Бахмин был студентом физтеха,
потом был осужден за участие в
неофициальной комиссии, наблюдавшей за
положением психо-политзаключенных в
нашей стране, отсидел четыре года...
Знаком со многими. Внимательно слежу,
как бывшие диссиденты определяются в
нашем новом мире. Кто-то продолжает
работать на благо общества в качестве
депутата, как Ковалев, кто-то служит в
иных высоких сферах, как тот же Слава
Бахмин, работающий сейчас в МИДе.
Некоторые нашли совершенно другие
занятия. К примеру, Татьяна Великанова,
перед которой я просто преклоняюсь: она
прошла и лагерь, и тюрьму, и тяжелейшую
ссылку в Туркмении. Причем, когда к ней
стали ездить свои, эти мерзавцы загнали
ее в такое место, куда уже никто не мог
попасть. Так ей мстили за то, что она ни
разу не выполнила никаких требований,
которые ей предъявляли. Так вот, сегодня
она нашла в этой жизни достойнейшую нишу
для своего высочайшего благородства:
она пошла в школу, преподает в младших
классах.
Кто-то не смог
адаптироваться к новой жизни, как Лера
Новодворская. Я с ней знаком в высшей
степени шапочно, но слежу время от
времени за ее деятельностью. Она, по-моему,
поставила себя в оппозицию к любой
власти, которая только возможна, ее
заветное желание - умереть в тюрьме. Не
дай бог, конечно, осуществится, но оно ее
очень характеризует.
А вообще,
диссидентство кончилось, как только
рухнула система.
Геннадий Васильев
Газета "Евразия" (Красноярск)
апрель 1994 года
Юлий
Ким
на главную страницу
|
