Душа в ухабах, денег ни гроша, в мозгу помехи и морзянка.

  А по Волхонке марсианка проходит мимо не спеша.

 

  Её осанка вся как нервный тик, её глаза как две напасти.

  При ней болонка лунной масти и зонтик цвета электрик.

 

Танцует-пляшет зонтик за плечом. Каблук подбит подковкой звонкой.

         И тучи реют над Волхонкой. Но марсианке нипочём.

 

  Туда, где раньше был бассейн “Москва”, она не смотрит и не слышит,

  как всё вослед ей тяжко дышит. Включая дышащих едва.

 

  Бушует ливень, мокнет стар и млад. С неё одной вода как с гуся.

  Пойду в монахи постригуся. Не то влюблюся в этот ад.

 

         На Марсе жизни нет и счастья нет. А если есть покой и воля,

         то для чего я, чуть не воя, таращусь тоже ей вослед?

 

  Махнуть бы двести, крылья обрести и полететь за ней, курлыча.

  Спасти себя от паралича, неотвратимого почти.

 

  Но ни гроша, ни спирта, вот беда. И как взлетишь, когда не птица?

  Пойти в бассейне утопиться? Так он закопан навсегда!

 

         Сидел бы дома, ел бы свой творог, с самим собой играл бы в нарды.

         Но дёрнул чёрт за бакенбарды – и  на Волхонку отволок.

 

  Зачем не форвард я из ЦСКА? Зачем родился не в Гонконге?

  Идёт вакханка по Волхонке. Уже Остоженка близка.

 

  Вон Юго-Запад с горки подмигнул, Gaudeamus, alma mater,

  где столько раз, ища фарватер, я заблуждался и тонул…

 

         А каблучок подковкой – звяк-звяк-звяк. Волхонка в двух вершках от ада.

         Болонка держится как надо. А марсианка ещё как!

 

  Одна надежда, что вот-вот с высот, разрезав чёрный свод небесный,

  в неё ударит свет отвесный. И содрогнётся чёрный свод.

 

  Вот-вот.

                                                                                          2001