Меньше всего хочется, чтобы эта публикация рассматривалась как обвинение. Хотя журналистское расследование предполагает в конце обвинительный акт, приговор, частное определение. Но не хочется быть ни прокурором, ни адвокатом, хочется выполнять прямые обязанности репортера: предавать гласности неизвестные факты, мнения, умозаключения, разбавляя их собственными соображениями на тот или иной счет.

История эта откликнулась мне вовсе не так, как я ей аукался. Пару лет назад в интервью с актрисой Маргаритой Тереховой я её словами сообщил читателю, что есть на свете замечательный человек — Юрий Устинов, бард, педагог, который все время и умение отдает детям, причем детям неблагополучным, детдомовцам, из непол­ных семей. Что вывозит он их летом на Чёрное море, занимается с ними по соб­ственной системе и т. д. Написал я это с легким сердцем — всегда приятно осознавать, что парой слов помогаешь хорошему человеку. Тем более что уже после публи­кации слышал о Юрии Устинове только хорошее, даже хорошее в превосходной степени. И вдруг раздается звонок, и заслуженная артистка России Маргарита Те­рехова, сын которой был тем летом в экспедиции «Тропа», сообщает неправдо­подобные вещи, рассказывает про Устино­ва ТАКИЕ подробности... Азарт уличить и разоблачить прошел довольно быстро — осталось желание разобраться в этом не очень приятном деле. Начать решил с выяснения обстоятельств перемены хоро­шего отношения к Юрию Устинову многих его горячих сторонников. Причина оказалась трагическая. 28 авгу­ста разбилась машина с тридцатью деть­ми. В тот момент, когда шофер КамАЗа, переоборудованного под фургон, вышел поправить брезентовый тент, 12-летний Боря Лешак повернул ключ зажигания, машина поехала под уклон и, потеряв управление, упала с десятиметрового мо­ста. Погибли шестеро ребят. Находившийся е кабине руководитель отряда Юрий Устинов, на глазах которого его воспитан­ник включил зажигание, не дотянулся до ручного тормоза. Он и несколько детей оказались в больнице. Естественно, что катастрофа испугала ро­дителей, которые отдавали на лето своих детей в устиновскую экспедицию. Но не­ужели родительский инстинкт настолько слеп, чтобы с ходу очернить человека, которого те же родители до катастрофы буквально боготворили?

Тамара Лаврентьева, художница:

После катастрофы меня удивило и насто­рожило, что огромные силы были броше­ны на то, как бы замолчать эту аварию. Сподвижники Юрия Устинова на предло­жения помочь лекарствами, продуктами отвечали, что все нормально, ничего не нужно. А потом вдруг Устинов объявляет в больнице голодовку: требует лекарств — окаэывается, детям не хватало даже анальгина. Меня насторожило и то, что среди людей, сплотившихся в критиче­скую минуту, не было воспитанников Усти­нова, людей, которые — по идее — первыми должны были прийти на помощь. Я спросила у мамы одного его бывшего пи­томца: как её сын относится к трагедии? И эта женщина вдруг ответила: с сарказмом. Как с сарказмом? А так — с сарказмом, и всё. Говорит, что, мол, допрыгался. Тогда-то и всплыли предостережения знакомых, к которым я относилась как к наветам, клевете, видела в них попытки людей «очернить» в моих глазах Юру, которого я знаю уже лет восемь. Постепенно мы за­нялись самодеятельным расследованием. Знали, что у Устинова были какие-то суды, но он преподносил дело так, что его просто преследовали за прогрессивную методику внешкольного воспитания. Кле­ветали, обвиняли в гомосексуализме, са­жали, как это было принято в годы застоя, а психушки... И вот в разговоре с одним его бывшим воспитанником на вопрос, правда ли то, что говорят об Устинове, есть ли такие ребята, которые вступали с ним в сексуальный контакт, мой собесед­ник после некоторой паузы сказал: я — такой человек...

Юридическое отступление № 1:

Первый суд над Устиновым Юрием Михай­ловичем состоялся весной 1973 года. Са­мо дело уже уничтожено. Сохранилось определение суда Гагаринского района Москвы. В нём говорится, что Устинов Юрий Михайлович привлечен к суду по ст. 120 и II части ст. 121. Что, по показаниям четырех потерпевших, инструктор по туризму Устинов Ю.М. в походах использо-вал так называемую “альп-систему”: два-три мальчика вместе с Устиновым ложи­лись в спальный мешок без трусов. По по­казаниям потерпевших, Устинов брал в руки их половые органы и онанировал их. Смазывал задний проход и пытался ввести половой член. Судебная экспертиза выявила у Устинова Ю.М. хроническое психическое заболевание в форме шизофрении. Суд определил, что действия обвиняемого содержат признаки ст. 120 и ч. II ст. 121 УК РСФСР — развратные действий и акты мужеложства с несовершеннолет­ними. Но так как Устинов был признан не­вменяемым, ему определили принудительное лечение в психбольнице общего режима №2 «Добрыниха». 7 января 1974 года суд удовлетворил ходатайство о снятии с Устинова принудительного лечения.

Ада и Олег Лишины, педагоги:

Мы прошли весь путь — от обожания Юры Устинова до нынешнего отношения к нему лично и к его деятельности. Так как мы занимались примерно одинаковыми про­блемами — внешкольным воспитанием подростков,— мы очень хорошо знали друг друга. Первое впечатление от Юры прекрасное. Безусловно, талантливый че­ловек. Музыкант, литератор. Его система психологической поддержки обездолен­ных детей всегда казалась нам оригиналь­ной, чуть ли не гениальной. Известие об аресте осенью 1972 года потрясло. За что? В роно сказали: подозрение на рас­тление малолетних. Мы, естественно, не поверили и провели параллельное рассле­дование, которое задним числом привело нас к выводу, что Юра Устинов — монстр, вурдалак, использовавший детей как средство удовлетворения своих сексуаль­ных интересов.

Вот здесь прервем прямую речь и вернем­ся к косвенной. Самое ужасное в этой ис­тории, что её участники прозревали за­дним числом. Все его будущие противники начинали с обожания, безоговорочной поддержки. Я умышленно не стал приво­дить воспоминания Лишиных о некоторых признаниях жены Устинова, не пересказал историю уборщицы Дома пионеров о том, как она застала инструктора по туризму за «этим» занятием... «Заднее число» предвзято, необъективно. Его можно рас­ценить как сплетню, личную неприязнь, конфликт на профессиональной почве. Тем болев что фон у деятельности Юрия Устинова сложился вполне положительный. Пострадавший в годы застоя, не очень здоровый человек, создавший соб­ственную, известную всей стране систему реабилитации неблагополучных подрост­ков. О нем снят фильм, его имя очень хорошо известно в каэспэшных кругах, цен­тральные газеты писали о нем: «Вот уже третий десяток лет этот выдающийся педагог, система которого... соответствует самому высокому мировому уровню педа­гогического мышления и практики, работает фактически в подполье... долгие годы преследований во времена застоя... анти­тоталитарная педагогика... речь идет не просто о детях, а о самых обездоленных, детдомовцах, инвалидах. Устинов умеет их «лечить»: природой, мощной самобыт­ной педагогикой, добротой и искусством, музыкой. Все эти годы он собирал своих «подранков» со всей страны и уходил с ними в горы, в палатки. Прокладывали тропы в горах для всех, кому они нужны... После телепередачи в «До 16 и старше...», после заметок в газетах можно разве предположить, что такой человек просто-напросто пользует своих «подранков", что вся каша с организованным Устиновым Центром восстановления и развития личности при Детском фонде им. Ленина заварена со злым и не очень, пря­мо скажем, здоровым умыслом?

Юридическое отступление № 2:

«...Дана в редакцию еженедельника «Собеседник» в том, что гр. Устинов Юрий Михайлович был признан невменяемым Бауманским районным народным судом в июле 1979 года по статье 121 ч. II. Дело № 1-150 в архиве не найдено...» Действительно, симпатичная рыженькая архивариус (на мой официальный вопрос о её имени, руководствуясь, видимо, неслу­жебными подозрениями, риторически пе­респросила «а это еще зачем?»), как ни старалась, не нашла дела, хотя в отличие от первого оно не должно было уничто­житься «по срокам». Может, говорю, най­дётся, так я оставлю свой телефон. «Вряд ли. В архивах дела не находятся, а теря­ются»,— окончательно обнадежила ры­женькая.

Второй процесс 1979 года начал бывший воспитанник Юрия Устинова. Проходив­ший по первому делу как пострадавший. Вместе с ним во втором процессе как свидетель проходил бывший друг Устинова Андрей Смирнов.

Андреи Смирнов, журналист:

Дело это, как выяснилось, было безна­дёжное — доказать виновность Устинова. Даже после того как я привел в четвертое управление МУРа, которое занималось по­добными делами, ребят и те написали заявления, даже после того, как судмед­экспертиза дала положительные результаты… Советское законодательство в разъяснении доказывает, что преступле­ния по этим статьям происходят в нашей стране в основном у психически ненор­мальных людей. Ребята из МУРа мне гово­рили: всё равно он выкрутится. Так и случилось, выкрутился. На допросах первые два следователя сами уговаривали ребят и родителей забрать заявления: мол, только себе же головную боль наживете, больше ничего. У родителей тоже были «веские» аргументы. Одна мамаша увеще­вала сына: вон видишь бабок под окном? Ты хочешь, чтобы они говорили, что мой сын — педик? Забирай заявление. Ребята заявления забрали (как и в первый раз). Устинова опять признали невменяемым и положили в психушку. Он вышел и снова занимается тем же — «воспитанием». Страшно становится, когда подумаешь, сколько через него ребят прошло, сколько людей на всю жизнь получили психологи­ческую травму...

В личном разговоре Юрий Михайлович так конкретно и не ответил на два моих во­проса: справедливы или нет определения обоих судебных процессов и как он объяс­нит, что второй процесс затеял его же воспитанник. Юрий Михайлович посовето­вал мне справиться у самого бывшего воспитанника, дал несколько телефонов людей, которые «в курсе всех дел», мягко, но убедительно посоветовал смотреть на это дело неоднозначно. В общем, реко­мендовал мне быть максимально объективным и осторожным, А я так вроде и по­ступил. Не стал ведь пересказывать скеп­тические и, возможно, субъективные оценки педагогической системы Устинова другими специалистами; не смаковал на­блюдении родителей о некоторых стран­ностях в обращении Устинова с детьми, которые среди самих ребят носят название «массажа»; не собираюсь приводить россказни его бывшего воспитанника, как «это всё» происходило у них с Юрием Ми­хайловичем. Ведь не случайно Устинов обратил мое внимание, что в концепции его центра записано, что центр поможет и «детям с нарушениями психосексуальной ориентации»... «Понимаете, какой это букет?» — спросил Юрий Михайлович. Пони­маю, не дурак. Но не всё понимаю до кон­ца.

Даже не принимая во внимание определе­ния двух судебных процессов, а учитывая заявления самого Юрия Михайловича о своём нездоровье, как можно было доверять ему руководить большой группой де­тей, и не где-нибудь, а в горах? Суды, конечно, были застойные, но и, насколько знаю, Детский фонд им. Ленина тоже довольно консервативная организация. Неужели даже после писем, в до­ступной форме повествующих о «мораль­ном облике» Устинова, не ёкнуло ни у кого чиновничье сердечко?

Непонятно мне и то, что если бы Устинова хотели засудить тёмные силы КГБ или официальной советской педагогики (на что он намекал), то его, учитывая весь то­талитаризм эпохи, засудили бы по тем са­мым «тяжелым» статьям. Если бы захоте­ли сгноить в психушке, то, нет у меня сом­нений, и сгноили бы, не поморщились. Од­нако выходил человек после диагноза «невменяем» и спокойно продолжал зани­маться любимым делом. И никакой тота­литаризм, никакая полицейская держава ему не указ.

Теперь позволю несколько слов от себя. Тот же Юрий Михайлович объяснил, что публикацию могут прочитать родители, воспитатели в детских домах — это может вызвать у них подозрение, недоверие к преподавателю. Ну и отлично. Я вообще не понимаю, что хорошего, когда ребёнка воспитывает чужой человек. Ну ладно в детдомах — но когда мальчика или девоч­ку из нормальной, полной семьи (не все дети в устиновских «Тропах» из детдомов или неблагополучных семей) с нездоро­вым восторгом отдают на воспитание че­ловеку, будь он семи пядей в педагогиче­ском лбу,— но чужому... Ещё. Широта мо­их собственных взглядов не позволяет мне осудить гомосексуализм как таковой. Однако и меня коробит от некоторых за­явлений типа: Устинов гений — значит, ему простительно. Или: в Греции и Риме это вообще в норме было — любить мальчиков... У нас не Греция, а Советский Союз (и ещё долго им будет), дети у нас со­ветские, не говоря уж о взрослых. Любое посягательство на свободу сексуальной ориентации автоматически превращается в трагедию, сильнейшую психологическую травму. Человек, нарушивший эту свобо­ду,— преступник, для меня это однознач­но.

...Эту историю можно было бы раскрасить такими подробностями, такими оценками, такими заявлениями и выводами! Я не стал этого делать. Попытался максималь­но придерживаться фактов, документов, прямой речи. Ситуация такая: люди, кото­рые теперь против Устинова сплотились и не отступят от желания доказать его вину, чувствуя вину собственную за искреннюю поддержку бывшего кумира. Люди, не разочаровавшиеся в новаторе, сплотились и не дадут своего кумира в обиду. Между этими двумя сплочёнными группи­ровками оказались дети, которых воспитывает дважды невменяемый педагог.

Прошлым летом а катастрофе погибло шестеро детей.

...Ничего на этой земле не происходит случайно.

Николай Фох